ПИСЬМО В СЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК
…По вечерам, написав свои обязательные десять страниц (я писал в Серебряном боре «Генеральную репетицию»), я отправлялся гулять. Со мною неизменно увязывался дворовый беспородный пес, по кличке Герцог. С берега Москвы-реки мы сворачивали в лесную аллейку, доходили до троллейбусной остановки, огибали круглую площадь и тем же путем возвращались к реке. Я садился на скамейку, закуривал, «Герцог» устраивался у моих ног. Мы смотрели на бегущую воду, на противоположный берег. Справа стояла церковь – Лыковская Троица, – превращенная в дровяной склад, а слева расстилались угодия государственной дачи номер пять. Там жил, еще член Политбюро в ту пору, Д. Полянский. Именно его вельможному гневу я был обязан, как выразились бы старые канцеляристы, «лишением всех прав состояния». Вертеть головой, то направо, то налево – было чрезвычайно интересно.
Уж так ли безумно намеренье –
Увидеться в жизни земной?!
Читает красотка с картины Вермейера
Письмо, что написано мной.
Она – словно сыграна скрипкою –
Прелестна, нежна и тонка,
Следит, с удивленной улыбкою,
Как в рифму впадает строка.
А впрочем, мучение адово
Читать эти строчки вразброд!
Как долго из века двадцатого
В семнадцатый почта идет!
Я к ней написал погалантнее,
Чем в наши пишу времена…
Смеркается рано в Голландии,
Не падает снег из окна.
Госпожа моя! Триста лет,
Триста лет вас все нет, как нет.
На чепце расплелась тесьма,
Почтальон не несет письма,
Триста долгих-предолгих лет
Вы все пишете мне ответ. Г
оспожа моя, госпожа,
Просто – режете без ножа!
До кого-то доходят вести,
До меня – только сизый дым.
Мы с дворовой собакой вместе
Над бегучей водой сидим.
Пес не чистой породы, помесь,
Но премудрый и славный пес…
Как он тащится, этот поезд, Т
риста лет на один откос!
И такой он ужасно гордый,
Что ему и гудеть-то лень…
Пес мне ткнулся в колени мордой,
По воде пробежала тень.
Мы задремлем.
Но нас разбудит
За рекой громыхнувший джаз…
Скоро, скоро в Москву прибудет
Из Голландии дилижанс!
Вы устали, моя судьба,
От столба пылить до столба?
А у нас теперь на Руси
И троллейбусы, и такси.
Я с надеждой смотрю –
а вдруг Дилижанс ваш придет на круг?
Дилижанс стоит на кругу…
Дилижанс стоит на кругу…
Дилижанс стоит на кругу –
Я найти его не могу!
Он скоро, скоро, скоро тронется!
Я над водой сижу опять.
Направо – Лыковская Троица,
Налево – дача номер пять.
На этой даче государственной
Живет светило из светил,
Кому молебен благодарственный
Я б так охотно посвятил!
За все его вниманье крайнее,
За тот отеческий звонок,
За то, что муками раскаянья
Его потешить я не мог!
Что славен кличкой подзаборною,[23]
Что наглых не отвел очей,
Когда он шествовал в уборную
В сопровожденьи стукачей!
А поезд все никак не тронется!
Какой-то вздор, какой-то бред…
В вечерний дым уходит Троица,
На даче кушают обед.
Меню государственного обеда:
Бламанже.
Суп гороховый с грудинкой и гренками.
Бламанже!
Котлеты свиные отбивные с зеленым горошком.
Бламанже!!
Мусс клубничный со взбитыми сливками.
Бламанже!!!
– Вы хотите Бля-ман-же?
– Извините, Я уже!
У них бламанже сторожат сторожа,
Ключами звеня.
Простите меня, о – моя госпожа,
Простите меня!
Я снова стучусь в ваш семнадцатый век
Из этого дня.
Простите меня, дорогой человек,
Простите меня!
Я славлю упавшее в землю зерно
И мудрость огня.
За все, что мне скрыть от людей не дано –
Простите меня!
Ах, только бы шаг – за черту рубежа[24]
По зыбкому льду…
Но вы подождите меня, госпожа,
Теперь я решился, моя госпожа,
Теперь уже скоро моя госпожа,
Теперь я приду!..
Я к Вам написал погалантнее,
Чем в наши пишу времена.
Смеркается рано в Голландии,
Но падает снег из окна.